Форпост - Страница 54

Вождь ещё разок посмотрел на копошащегося в куче глины Романова и вздохнул.

"Отселить бы их. А куда? Сдохнут ведь. Да и нужен он мне. А я — ему".

Неуёмный Звонарёв опять становился проблемой. Заполучив пару военнопленных, к тому же люто ненавидящих Володьку и его "потаскуху", прораб, и без того руководивший ежедневной жизнью общины, стал усиленно тянуть одеяло на себя. Или, вернее, под себя. Юрка-толстый, одно время болтавшийся, как цветок в проруби, между вождём и прорабом, открыто примкнул к Серому. Так что счёт был четыре — два в пользу зама. Ни та, ни другая группировка не желали открытых боевых действий, понимая, что на этом на общине смело можно будет поставить крест, и в посёлке сложился вежливо-равнодушный нейтралитет. Внешне, на общих собраниях и планёрках, которые вёл Иван, всё было чинно-благородно — прораб выслушивал указания вождя, но делал потом всё по-своему.

Алина, хоть и старалась всегда, по-женски, всё решать миром, и та скрипела зубами, глядя на то, что вытворяет Звонарёв. Первым делом тот поменял жильцов в доме. Теперь там проживал лично он с Ксенией, Юрка с Настей, да Макс с Алишером. Всех баб, даже больную Аллу, вновь вытурили в палатки. Вспомнив об этом, Иван злобно выматерился. Произошло это, когда его не было в посёлке, а потом, откровенно говоря, вождь дал слабину. Не прижав наглого зама сразу, Маляренко упустил время. С тех пор прораб был безукоризненно вежлив и не давал повода к себе прицепиться. Да и выселенные в один голос дружно уверяли, что, мол, уже тепло и "на свежем воздухе получше будет". Глубоко в душе Иван с этим был согласен: ютиться друг у друга на головах — удовольствие ещё то. Но при этом чувствовал он себя словно оплёванным. Затем, науськиваемый Ксенией Серый, по примеру вождя, велел своим хлопцам поделить, наконец, студенток. Хотят они того или нет. Алина было решила встать на защиту девчонок, но, подумав, нехотя признала, что без мужчин они пропадут. Парни бросили монетку и честно поделили студенток. Девчонки поплакали, но кочевряжиться не стали, поскольку за последние месяцы сильно поумнели, и покорно последовали в дом за новыми мужьями. С тех пор, глядя, как по-хозяйски обходит свои владения прораб, Иван не раз замечал торжествующий огонёк в его глазах. Трон был близок.

"Ладно. Худой мир лучше доброй ссоры".

Иван представил себе возможное побоище ВНУТРИ посёлка, и его передёрнуло.

"Нафиг, нафиг! Пока Серый открыто не нарывается — потерплю".

— Чаю будете?

— А? — Иван очнулся. На кухне привычно хлопотала Светлана, растапливая очаг.

— Да, Светик, — Маляренко ласково улыбнулся, — с удовольствием.

Девушка вздрогнула, что не укрылось от глаз вождя. Весёлая и добрая, много и с удовольствием смеявшаяся задорным и заразительным смехом, она превратилась в серьёзную и даже немного угрюмую женщину.

— Сядь, поговорим?

— Не о чем нам разговаривать, Иван Андреевич. У меня всё… нормально.

Повариха твёрдо посмотрела в глаза вождю.

— Все кто меня здесь имел — умерли. И этот сдохнет. Сейчас кипяточек подойдет. — Света резко сменила тему и натужно улыбнулась. Возле стола нарисовался Макс.

От этих виражей у Ивана по спине побежали мурашки. Он смотрел на стройную и хрупкую блондинку так, будто впервые её увидел.

"С ума сойти! А ведь точно. Это же свихнуться можно. Откуда в ней столько сил? Сначала Юрка, он был её парнем ещё там, потом Ермаков, потом грёбаный Рома её трахал, теперь вот Димон… погиб. Охренеть!"

Ивана захлестнула волна жалости к этой женщине. Свирепо поглядев на съёжившегося Макса, Маляренко взглядом пообещал ему геенну огненную, если хоть один волосок… Парень, прошмыгнув мимо вождя, подошёл к своей подруге и, сильно смущаясь присутствующего здесь Ивана, вытащил из-за пазухи маленький букетик самых первых полевых цветов. Девушка слабо улыбнулась, что-то тихо сказала и взяла букет.

Мысленно поставив себе "неуд", Маляренко бодренько допил чай и тоже рванул за цветами.

— Слухай, Вовка, а действительно, сколько лет он, по-твоему, здесь стоит? — Иван сосредоточенно оттирал от глины и песка якорь на монументе. Пыльная и грязная ладонь, шурша, ходила по граниту. Володя не соврал — кроме якоря, на обелиске едва можно было разобрать цифры. Тысяча девятьсот сорок четвёртый. И кусок надписи про освобождение данного, так сказать, региона. И на этом вся историческая ценность монумента заканчивалась.

— Тыщща! Не меньше! — Володька шумно высморкался, извинился и продолжил: — Двинули уже, а? Нам до посёлка ещё топать и топать. До темноты бы успеть, а то нарвёмся на зверьё какое-нибудь. А вообще, интересно, почему кроме этих развалин вокруг ничего нет?

Романов ткнул пальцем в надпись.

— Бывал я там. Город на городе. Село на селе. Всё застроено. Может, и этот памятник сюда занесло? И вообще, мы-то здесь как? Не понимаю.

— Ты думаешь, я понимаю?! — Маляренко бросил наводить лоск на памятнике и зло крутанулся к Романову. — Да я материалист по жизни. Я, блин, в Бога не верил и не верю до сих пор! Я в разум человеческий верю. В инженеров и учёных верю. У меня уже полгода крыша сбоит — что за хрень вокруг нас творится! И как всё это, блин, с материализмом соотнести… не знаю.

Ваня сел на землю перед монументом и схватился за голову.

— Неизвестное науке природное явление? Ну, может быть. Молния шваркнула — и мы здесь. Как? Почему? Я в Приморье был, ты — в Новосибирске. Судя по монументу, ещё и тыщща лет прошла. Что за чертовщина?

Володька сел напротив и замолчал, понимая, что влезать в этот монолог бесполезно. Ивана несло. Брызгая слюной и обильно матерясь, он пытался уложить факты в рамки привычных и понятных представлений об окружающем мире. И это у него не получалось, а смириться он не мог и не хотел. Ну как же! Человек — царь природы! Венец творения. Володька горько усмехнулся. Сам он уже не пытался ничего понять, а просто принял всё как есть.