Используемый 'втёмную' информатор только и успел передать, что мама очень плоха и её увезли в больницу, прежде чем связь окончательно сдохла. До дома отсюда было больше десяти километров, да всё в горку. Маляренко плюнул, подтянул помятые брюки и, с превосходством поглядев на гружёных чемоданами попутчиков, рванул к дому бегом.
— Ой, балам, — тётя Галия продолжала причитать, но уже гораздо тише, — а Андрей Сергеевич то, всего на два дня маму пережил. Вот так. Ой-ё!
Старушка, как и полагается восточным плакальщицам, зарыдала в полный голос. Ваня погладил старую женщину, которая, когда-то давно, в детстве, с ним нянчилась, по голове, сжал в кулаке ключ от отцовской квартиры и вышел из кафе на свежий воздух.
В голове было пусто и легко. Немного болело там. В груди. Слева. Болело привычно, как раньше. Иван не замечал боли. Не ощущал ног. Он просто шёл на автомате знакомым с детства маршрутом — мимо школьного стадиона, мимо продуктового магазина и маленького базарчика на углу.
Из квартиры родителей Ваня забрал лишь фотоальбом, орден и медали деда да серебряный подстаканник, которым, сколько помнил себя Иван, пользовался его отец.
Уехать из Алма-Аты в Россию, неожиданно оказалось очень сложно. Больше того — просто выбраться из города было невероятно трудно. На всех дорогах стояли блок-посты, а население из бывшей столицы Казахстана эвакуировали организовано, по спискам и только под охраной военных. В первую очередь, понятное дело, в небольшие районные городки, аулы и сёла, вывозили своих. Титульное, так сказать население. Остающиеся в мегаполисе коренные алма-атинцы переписывались, получали продуктовые карточки и в приказном порядке отправлялись на принудительные работы.
В стране было введено чрезвычайное положение, а в самых крупных городах — военное.
Все эти новости Маляренко узнавал сидя в своей старой квартире в центре города. Свет в последние дни снова появился — по вечерам и всего на один час. В этот час улицы вымирали — люди сидели перед телевизорами и, цепенея от безотчётного ужаса, смотрели новости.
Смотрел их и Иван. Делать всё равно было нечего — консервами и маринованными салатами он впрок запасся на местном чёрном рынке, благо что, евро и доллары здесь, пока, принимали. Выходить на работы он не хотел, а уехать не получалось. Маляренко сидел перед ящиком, слушал 'новости' и холодел. На девяносто процентов 'новости' представляли собой приказы военного командования — довольно разумные, надо признать. И от этой разумности Ване становилось во сто крат хуже. Было очевидно, что правительства ситуацию отслеживали, держали её под контролем и предпринимали превентивные меры.
А он то, Иван, был абсолютно уверен в том, что легко, играючи справится со всеми трудностями, загодя сделав нужные шаги и используя фору во владении информацией.
Нифига.
'Бля, по-моему, я тупо опоздал…'
В России, Европейском союзе и КНР, судя по короткой сводке, зачитанной диктором, происходило то же самое. Границы закрывались, свобода передвижения граждан ограничивалась. Все эти меры честно объяснялись невиданным прежде размахом техногенных катастроф. Временами в некоторых регионах планеты электричество исчезало полностью на несколько суток, что приводило к натуральному хаосу в налаженной жизни целых государств.
'… а кто не успел — тот опи…дол!'
По прикидкам Вани у него в запасе ещё было полтора года.
— Твою мать!
Свет снова вырубили и телевизор погас, погрузив комнату в непроглядную тьму.
— Какие, нахрен, полтора года?
Вокруг всё рушилось, словно карточный домик. Рассыпался уклад. Основа. Порядок.
— Нет, блять, буду так сидеть — не выберусь!
Иван Маляренко прислушался к далёким выстрелам, доносящимся с улицы, невнятным крикам, заполошному собачьему лаю, встал и решительно принялся собираться.
— Слышь, братан! Алё!
Маляренко подошёл к громадному армейскому Камазу и постучал ладонью по двери.
— Чего надо?
В окне появилась недовольная и заспанная морда водителя.
— До Питера подвезёшь? На блок-посту сказали, что ты туда едешь.
Водила зевнул так, что хрустнула челюсть.
— Триста двадцать евро дам. Больше всё равно нет.
Водитель с клацаньем захлопнул рот. Даже в нынешние смутные времена три сотни евро — это три сотни евро. Да и с погодой, этой, солнечной, вроде бы всё налаживаться стало…
— Ладно. Лезь в кабину.
— Откуда едешь?
— Из Алма-Аты.
— Далёко.
— Далёко.
Камаз не спеша двигался на север в составе колонны под охраной БТРа.
— Чё везёте?
— Пустые идём. За зерном. На элеватор.
— А потом?
— А потом назад. В Астану. Жрать то все хотят. Как там, в Алма-Ате дела то?
Маляренко выудил из рюкзака кулёк сухофруктов.
— Да как… нормально.
Из города Ваня просто ушёл. Пешком через частный сектор окраин и поля пригородных совхозов. Местные были против, но Ивана это нифига не остановило. Он даже прибарахлился автоматом, снятым с не в меру ретивого колхозника, охранявшего своё поле. Затем Иван в компании десятка русских семей прокатился в пустом вагоне до Караганды. Вагон был угольный, с высокими бортами и без крыши, вдобавок там было немыслимо грязно и всюду была угольная пыль, но беженцев это не испугало. Караул, сопровождавший поезд, собрал свою дань с зайцев и больше их не беспокоил. В горняцкой столице Казахстана Ивана сцапал военный патруль, но к тому времени от автомата мужчина успел избавиться, обменяв его на чистый новенький камуфляж и шикарные военные ботинки. Паспорт гражданина Российской Федерации на военных не произвёл никакого впечатления и Ваню отвели в натуральный концлагерь — кусок пустыря обнесённый забором с колючей проволокой. Маляренко совсем уж было собрался загрустить, как очень вовремя стихла электромагнитная буря. Причём стихла так капитально, что местные власти сильно смягчили чрезвычайное положение. Напоследок как следует накормив задержанных, военные пинком под зад выперли всех в чисто поле, велев побыстрее добираться по домам, а гражданам России посоветовав дождаться военного эшелона на север. С ним то Ваня и добрался до Смирново — последней железнодорожной станции, принадлежавшей Казахстану. Все станции севернее, включая Петропавловск, формально числились за Западно-сибирской железной дорогой.