"Беду" отвели от берега и поставили на якорь, для надёжности примотав цепью к вбитому в землю колу.
Двигатель и прочие железки, на которые показал пальцем Франц, сняли быстро, потратив на это дело всего половину дня. Потом пришлось отдирать лист металла с борта автобуса, чтобы волоком оттащить тяжеленный кусок железа к берегу. А вот как это всё поднять на борт? Работы, как обычно, оказалось несколько больше, чем рассчитывал Ваня. Злобно ругающийся Франц, сидя прямо на песке у кромки прибоя, бешено орудуя ключами, разбирал движок на мелкие запчасти, которые тут же заматывали в куски брезента и на руках, по пояс в воде, несли на лодку.
— Д-д-д. — От холода у парней зуб на зуб не попадал. — Надеюсь, немец, сможет обратно всё собрать.
На синий нос Сашки было страшно смотреть.
"И ведь вода-то не ледяная. Градусов десять-двенадцать. Что значит полчаса в воде!"
— С-сможет, С-сашок. С-с-сможет.
Лишь поздно вечером, когда окончательно стемнело, а люди окончательно вымотались и окоченели, последний свёрток промасленного брезента занял своё место в сухом трюме "Беды". Проверив надёжность цепей и якоря и громко послав море к чёрту, Иван выбрался, наконец, из воды и побрёл к развалинам. Там, над булькающим котлом уже вовсю колдовала Таня, готовя ужин. Мужики молча сидели возле стены. Говорить было лень. Двигаться — тоже. Очень хотелось жрать, о чём постоянно сообщали желудки, и спать.
Ваня лениво похлебал сытного супчику. Глаза слипались. Распределив порядок дежурств, Маляренко отдал пистолет Тане, разложил нарезанный камыш по земле и отрубился.
Последние восемь месяцев своей жизни бывший рядовой бундесвера и бывший младший специалист по логистике Таня Дорнхоф чётко делила на два этапа. "До" и "после".
В этапе "до" были лишь страх, боль, голод, отчаяние и чувство абсолютной беспомощности. Раненные умирали у неё на руках один за одним, и она ничего не могла сделать. А потом с гор пришли две огромные кошки и убили Йозефа, весёлого и умного парня, который ей так нравился, и вслед за которым она напросилась в эту проклятую командировку. А потом приплыли они. Спокойные, уверенные в себе люди, от которых веяло надёжностью и безопасностью. И начался этап "после". В котором она встретила ЕГО. Она влюбилась в него как девчонка. С первого взгляда. Таня с нежностью посмотрела на спящего капитана. Только так, во время походов, когда Ivan Andreevich спал на палубе, она могла себе позволить эти нежные, говорящие сами за себя взгляды.
"Нет! Так нельзя! Надо держать себя в руках. Не распускайся!"
Таня бросила взгляд на мужа. Хороший, милый, добрый человек. И любит её безумно. Но… безответно. Правда, он об этом не знает. И никогда не узнает. И будет счастливым. Ja!
Глаза снова зацепились за капитана. Боже, что она только не делала! Улыбалась, ходила по палубе почти нагишом, даже научилась готовить! Вспомнив, как хозяин сделал ЕЙ замечание о внешнем виде, Таня чуть не расплакалась. Это было так стыдно.
"Нет, так нельзя. Надо подумать о чём-то другом".
Женщина встряхнулась, сунула пистолет за ремень и вышла на пляж. Тонкий серпик Луны висел прямо над горизонтом. Мириады звёзд и неспешный шелест прибоя постепенно успокоили Таню, и через пять минут, подышав прохладным солоноватым ветром, пройдясь туда-сюда и порядком озябнув, она решила вернуться к костру в доме. Там было тепло и уютно. Там был ОН.
До входа в здание, неярко освещённого изнутри еле тлеющим огнём костра, оставалось всего полсотни шагов, когда бесшумно идущая по песочку девушка потрясённо замерла. Несколько тёмных человеческих силуэтов, на секунду возникнув на светлом фоне проёма, исчезли внутри здания. И сразу внутри раздались дикие вопли.
— Иван! — Выхватив пистолет, вне себя от ужаса, Таня бросилась в дом.
Снов Маляренко не видел. Он просто спал. Потом палуба заходила ходуном, и на него упала громадная и тяжёлая волна, придавив его так, что невозможно было вздохнуть.
— …ан!
И сразу. Как молотком по рельсу. Дзанг, дзанг, дзанг.
Пулемётная частота выстрелов разбудила Ваню окончательно. На нём лежало что-то жутко вонючее и тяжёлое. Рядом орали несколько голосов, и кто-то нечеловечески визжал.
— Ах ты ж!
Маляренко столкнул с себя мёртвое тело и вцепился в ещё один вонючий комок тьмы. Тьма завизжала и попыталась ткнуть Ивана заточенной деревяшкой, но тут сзади прилетел удар мачете, и замотанный в жуткое тряпье человек разом лишился обеих ступней. Треснув противника по макушке кулаком, Иван, наконец, подхватил автомат.
Время остановилось. Алые языки огня, лениво облизывающие угли в очаге, застыли, окрасив полумрак каменного мешка кроваво-красным.
"Там только шесть патронов. Только шесть. Чужой. Пять. Чужой. Четыре. Три. Чужой. Два. Один. Всё".
Через секунду всё закончилось. Кошмар исчез. Остались мёртвые тела, запах крови, сгоревшего пороха и пролитого в огонь супа. В почти кромешной тьме Иван метался по комнате, схватив мачете, и вглядывался в лежащих и сидящих людей, полосуя любого, кого не узнавал.
— Огня! Огня! Живо!
Нереально ярким пламенем загорелась промасленная ветошь возле немца, осветив картину полного разгрома. У входа изломанной кучей лежало пять или семь тел налётчиков. Ещё трое лежали прямо в центре комнаты, возле потухшего костра.
— Танька, дверь ахтунг! Ферштейн?
— Ja. — Таня странно вcхлипнула.
"А мои?"
— Сашка? Сашка?
— Нет. — Франц, мелко дрожа, указывал на лежащего в углу Александра.